— Немцы это. Точно. Флаг на танке со свастикой.
Расчет на скорую отправку не оправдался, видимо, этапы в нужном направлении уходили редко. К концу третьих суток пребывания в камере создалось впечатление, что про меня просто забыли. Не совсем, конечно. Положенную тюремную пайку я, как и все остальные заключенные, получал исправно, но и только. Все шесть дней просидел, как король на именинах, не выходя за порог, из людей видел только опостылевшие рожи Тердыщенко и его сменщика. Ну, еще пару-тройку арестантов, выносивших парашу из камеры. Подъем в семь, отбой в одиннадцать. На допросы не водили, поговорить не с кем, сильно раздражает постоянный тускло-желтый свет висящей под самым потолком лампочки. Пытался изучать настенное творчество бывших обитателей, но большинство надписей вроде "если не был, так будешь. Если был, не забудешь". Однообразно. Приноровился замирать, сидя на узкой доске в неудобной позе, и мысленно улетать в какие-нибудь приятные воспоминания, вроде, так время идет быстрее. О том, что меня ждет, старался не думать.
— Протрем?! — взвыл Серега Дементьев, — командир, имей совесть – ночью, наверняка, опять стрелять будем.
— Ладно, отдыхайте, — разрешает комбат, — минут через сорок придут грузовики со снарядами.
— Вон тот, — указываю на обугленную и еще дымящуюся коробку без башни, — наш. На остальные мы не претендуем.
— А расход снарядов, какой укажете? Один, восемьдесят пять мэмэ? Так таких орудий в вашем дивизионе отродясь не бывало! Или под сбитого "мессера" сотню тридцатисемимиллиметровых спишете?