Линия фронта здесь проходит по берегам извилистой речки. Между передовыми траншеями около пятисот метров, пойма болотистая, правый берег обрывистый. В этом берегу и образовался нужный нам овраг. Короткий и неглубокий, он проходит под углом к общему направлению течения речки, поэтому, чтобы просмотреть его на всю глубину, приходится здорово сместиться по фронту.
Пока Петрович с Пашей отцепляют орудие, я продолжаю работать лопатой.
До фронта около ста восьмидесяти километров. При средней скорости СТЗ десять-двенадцать километров в час путь туда займет двое суток. Еще сутки на оценку обстановки, сутки на подготовку и открытие огня, двое суток на возвращение, если будет кому возвращаться. Хорошо, еще одни сутки положим на непредвиденные обстоятельства, итого – неделя. Я продолжаю выкладывать Шлыкову мои соображения.
Пока он осмысливал информацию, просочился мимо, направляясь к себе в камеру. Дождей несколько дней не было, летнее солнце все лужи давно высушило.
Командир дивизиона бросает на меня неприязненный взгляд, но обороты сбавляет. В конце концов, приходим к компромиссу: в рапорте капитан указывает, что самолет был сбит орудием нашего полка, временно прикомандированным к его дивизиону, что является сущей правдой. Он надеется, что местное начальство припишет сбитого своему дивизиону, а не чужому полку. Впрочем, подозреваю, что этот самолет будет записан и нам, и дивизиону. Помнится, когда-то я читал, что если просуммировать все немецкие самолеты, сбитые и нами, и союзниками за все время войны, то сумма получится ровно в два раза больше, чем их выпустила немецкая авиационная промышленность. Вот одно из удвоений сбитого я сейчас и наблюдаю, хорошо, если еще пилот ЛаГГа на него претендовать не будет. Написав рапорт, капитан подобрел.
Пороховые газы, вылетевшие из дульного тормоза, поднимают пыль перед орудием, мешая наблюдению за полетом снаряда. Приходится выскочить на бруствер, успеваю увидеть, как трассер исчезает в пыльном облаке на правом берегу. Мимо!