— А вы смелый человек, — покачал я головой. — Что, если бы мне пришло в голову попробовать ваши сосиски, а вы не успели бы воспрепятствовать?
Так вот, к лету одиннадцатого года этот мир был поделен на два лагеря. Первый — страны, где у власти все еще оставались люди. Хорошие или не очень, умные или не блистающие особым интеллектом — но все же люди.
В конце августа, когда были окончательно подведены итоги малоудачного для обеих сторон боя в Кельтском море, внимание мировой общественности переключилось на Тихий океан. Все ждали — когда же наконец Того решится на генеральное сражение? Мало кто понимал, что оно уже шло, мастерски проводимое умным и осторожным японским адмиралом. Да, думал я, в японскую войну этого мира ему не удалось совершить такого, чтобы навечно остаться в памяти потомков в качестве национального героя. Но, пожалуй, то, что он делает сейчас, по своим последствиям окажется уж никак не слабее Цусимы…
— Однако от этого они не перестали быть верными подданными его величества Георгия Первого и патриотами Российской империи! — продолжал Немнихер. — Я это могу сказать совершенно точно, потому как война не помешала нам продолжать переписываться с ними. Но в силу различных причин они пока не имели возможности подтвердить свою лояльность теми способами, которые вы, Георгий Андреевич, изволили указать в соответствующих документах. Ну не было в Варшаве представителей сопротивления, которых они могли снабдить продовольствием! А вступать в вооруженную борьбу — поймите, совершенно мирному, в жизни не обидевшему и мухи человеку очень непросто! Но теперь они наконец преодолели робость и…
— Куда-куда? — изумился император, при этом почему-то с возмущением покосившись на меня. Мне пришлось встать и ткнуть пальцем в городок километрах в тридцати юго-западнее Льежа, который совершенно независимо от меня имел название «Huy».