— Я очень ловко управляюсь с цветами. У нас в Шугэ-Дитч все так говорили, и даже моя прислуга сказала, сразу после того, как назвала меня худшей поварихой на свете. — Она хихикает, а я перестаю дышать при слове «прислуга». Потом она продолжает уже серьезно: — Но я могу подписывать конверты и облизывать марки…
Звучит как-то неубедительно. Оборачиваюсь к Эйбилин, но и она выглядит встревоженной.
Селия остается на месте, отхлебывает из бокала. Вокруг нее люди собираются группками, болтают, смеются — о всяческих пустяках, полагает она, как обычно на вечеринках.
Молча киваю. Он выбирается обратно в жару и уезжает, помахав на прощанье папе, бредущему по пыльной аллее.
— Сегодня днем. Паскагула передала. Юл Мэй не могла вам дозвониться.
— Поговорим об этом позже. — Лерой складывает газету вчетверо, сует себе под задницу.