Мы двигались с чрезвычайной осторожностью. Разумеется. Одна ошибка – и мы покойники. Когда Ворон обернулся, я заметил его вспотевшие виски.
– Может, скорее, чем нам хотелось бы, – пробормотал Ильмо. – Оставь-ка вино, Одноглазый. Тебе все еще нужно следить за Зуадом.
Проходящие мимо бросали на него взгляд и морщились. Они замечали не человека, а лохмотья, и не скрывали отвращения. Мало того, что сюда пропустили нас, так теперь еще и этого голодранца.
Я лишь буркнул в ответ. Одноглазый видел ту битву. Он в Отряде давным-давно.
– Прекрасная мысль, – подхватил Ильмо и сразу же воплотил ее в жизнь.
По мере того, как следы разрушений становились все более свежими, Ворон проявлял возбуждение и тревогу, погружался в себя, накапливая решимость, и все чаще прибегал к жесткому самоконтролю, за которым нередко скрывал свои чувства.