Джейн Фонда убирала волосы под ленту, чем напоминала мне миссис Давенпорт, мою воспитательницу в детском саду. А мама, с волосами, забранными в высокий хвост, и в спортивном лифчике, напоминала женщину-джинна из фильма «Я мечтаю о джинне». Героиню фильма я считал самой красивой женщиной на Земле и собирался, когда вырасту, на ней жениться. Мы поселимся в ее синей бутылке, которую мама поставит на полку в кухне, и по вечерам мы будем являться в облаке дыма и ужинать с моей семьей. А после ужина джинн только мигнет — и вся посуда уже перемыта.
Внизу вдруг появляется моя собственная старшая сестра — босиком, в широких мужских трусах и футболке; она быстро идет сюда от дома Калленов, на ходу собирая в пучок длинные растрепанные волосы. Интересный маршрут в столь ранний час. Буквально через пару минут после того, как Венди проскальзывает в дом моего и ее собственного детства, с нашего крыльца сходит Линда Каллен и тихонько направляется к себе. Наверно, по выражению ее лица что-нибудь стало бы понятно, но я вижу спину. Остается только догадываться. Только догадываться, как связаны между собой эти две женщины и их разнонаправленные маршруты и почему обе они двигаются неслышно — точно туманная утренняя дымка, которая росой выпадает на траву и на мое лицо. Какое такое дело выгнало их на улицу в столь ранний час, когда приглушено все, даже первое робкое дыханье дня? Вот так сидишь на крыше, считая, что ты выше всего этого, и в то же время понимаешь, что ничего ты не выше, что подняться над жизнью невозможно, а про наших ближних мы знаем только одно: что мы ничегошеньки о них не знаем.
— Так у тебя как в английском суде? По прецеденту?
Появляется Стояк в компании приятелей Пола, тоже бывших спортсменов и качков, и затевается разговор о командах и об идеальной бейсбольной лиге, лиге их мечты, до которой нам — как до луны. Жены сидят рядом и улыбаются скучающе-снисходительно: пусть лучше мужья болтают о бейсболе, чем шляются по любовницам или проституткам. Стояк — в джинсах, футболке и сандалиях. У крутого современного рабби выходной. Здесь и его жена Эмили, миловидная тихая женщина с вечной тревогой в глазах и намеком на улыбку, которая так никогда и не разгорается. В этой компании теперь принято шутливо извиняться перед рабби, если кто выругается или отпустит скабрезную шутку. Поэтому извиняются они непрерывно. А он бы и рад длинно и смачно выругаться в ответ, но — должность не позволяет. Вокруг-то сидят его прихожане!
— Я удивился, что ты даже не позвонил, когда это случилось, — продолжил я. — На съемную квартиру я съехал почти два месяца назад. И никто из вас за это время не позвонил. Впрочем, для тебя это норма. Уж если ты не позвонил, когда мы потеряли ребенка, чему удивляться теперь? Крушение моего брака — дело более тривиальное. Но я почему-то думал, что ты позвонишь, Пол, хотя бы для того, чтобы посыпать соль мне на раны. Так что папа умер как раз вовремя. Когда бы ты еще получил возможность сделать это очно?
— Это, случаем, не Хорри? — говорю я, глядя в дальний угол. Там, за столом, действительно Хорри: болтает с подвыпившей молодой особой. Наши взгляды скрещиваются, он неопределенно машет рукой. Через несколько минут я гляжу туда снова. Ни Хорри, ни девушки. Я его понимаю. Мне тоже было бы неловко ухаживать за девицей в присутствии трех братьев замужней женщины, с которой я недавно переспал. Н-да, чтобы отслеживать личную жизнь нашего семейства, нужен автонавигатор. Интересно, любовь вообще такая хитрая штука или именно мы обладаем уникальным талантом перемазать все в дерьме?