Но Доминик нахмурился и отвернулся. Как всегда, прах побери!
Все это оказалось точь-в-точь, как в романе про поход Фредерика Святого. И, в общем, так, как я и думал. Но гораздо, гораздо неприятнее.
Я повязывала платок, когда в коридоре послышались шаги, вскрик и какая-то возня. Далекие вопли все время звучали где-то на краю слуха; я полагала, что жены и возлюбленные покойного государя оплакивают его, оттого не слишком волновалась, но близкий шум меня напугал. Я взглянула на близнецов, замерших, как безмолвные стражи — и один из них распахнул двери.
А другим евнухам дружить со мной тоже без надобности. У каждого — свои проблемы и болячки. Зачем я им сдался? Им же выживать как-то надо, выслуживаться. Выкручиваться как-то, чтобы пореже делали больно. Это лучше в одиночку, по себе знаю.
— Доминик, помолись за меня потом. Я тебе верю, я знаю, твоя молитва дойдет… так, может быть, я попаду на небеса хотя бы лет через сто?