Госпожа Бальшь, тем временем, сбросила тяжелое покрывало из негнущейся золотой парчи и оказалась худой, не по возрасту стройной, с ястребиным крючковатым носом и пергаментным личиком. Шесть тоненьких, совершенно белых кос спускались на ее острые плечи и сухую грудь из-под гранатовой диадемы, такие же, как в диадеме, кроваво-красные гранаты рдели в ее длинных серьгах, золотые и гранатовые ожерелья, кажется, обременяли хрупкую шею сверх меры… Госпожа Бальшь носила всю эту тяжеленную церемониальную упряжь привычно, со спокойным величием. Любуясь ее властным видом и благородной осанкой, я не могла усомниться, что в юности государыня вдовствующая королева была замечательная красавица. Красавица того же непреклонного и опасного типа, что и Раадрашь, как это ни удивительно.
— С ума сойти! — говорю. — Как ты можешь?!
Доминик выглядел вовсе не радостно, но как-то успокоенно.
Но почему-то я решила, что нынче, когда я стала взрослой девушкой, все изменится. Недаром же я изучала эти пять лет и историю, и дипломатию, и основы права — может быть, отец теперь захочет побеседовать со мной, думала я. Теперь я смогу хотя бы отчасти, с примесью женской непоследовательности и легкомыслия, разобраться в его сложных делах. К тому же надо будет выразить матери сочувствие по поводу обременительных придворных обязанностей, чтобы она догадалась: я стала достаточно разумной и теперь хорошо понимаю ее.
— Мне необходимо срочно поговорить с Лучезарным, — сказал я. — Сообщи обо мне, почтенный Сумрак — и да будет на тебе милость Нут.