— Так вы, брат Доминик, вздумали жаловаться мне на этих подвижников, готовых умереть за Господа?
Голосок у нее был тревожный и напряженный. Я подумал, что она уже устала.
Уже хотелось отослать баронов и позвать к столу волкодавов. Одно остановило — не годится нарушать традиции. Еще вообразят невесть что, если усядутся ужинать с будущим королем…
— Брат Доминик, — сказал монах. — Зовите так, государыня. Так вот, мне кажется, что я слышал его сердце. Возможно, я ошибаюсь, но…
Отряд Антония шел по карнизу вдоль пропасти; под нами клубился туман или облака — а над облаками, на другой стороне ущелья в солнечных лучах реял розовый город. Я видела королевский замок, возвышавшийся над прочими зданиями точеными остриями башен, и слезы снова наворачивались на глаза. Родной дом Раадрашь который она уже не увидит — вот что не выходило у меня из головы.
Я за это время так устал и так много дергался, что чуть не расплакался прямо там. Натянул на голову плащ, чтобы поняли, что разговаривать больше не хочу. Если эти захотят меня отлупить или еще что-нибудь, их не остановит мое происхождение. Это я на побережье и в степи аманейе, страшная непредсказуемая жуть — а тут так, птенец бесхвостый. Тут они — аманейе, ага.