— Мы могли бы умереть во сне, да, Сейад? — спросила Яблоня. — Это и есть власть Солнечной Собаки в незримом?
Когда я, наконец, повязала платок, мой друг подал мне руку — и мы выбрались из повозки. Стояло белесое утро; небеса еще только начинали сереть. Между повозками тлел костер; у костра, укутанные в одеяла, спали стражники, а несколько поодаль — Биайе, которого можно было легко узнать по толщине и тоненькому похрапыванию. Вокруг была странная местность — каменистая, заросшая кущей незнакомых мне растений, казавшихся в сумерках темной косматой массой. Густой туман мешал видеть вдаль. Лошади, и верховые, и упряжные, были распряжены и привязаны к скобам на бортах повозок недоуздками — кроме двух, которые стояли под седлами.
Конечно, я, добрый господин, им позволил. Я сказал, что готов избавить их от созерцания физиономий моих друзей — холопы порадовались и ретировались. Вот и ладно. Нечего людям путаться с чудовищами.
— Молодец, Одуванчик, — сказал Керим и ухмыльнулся. — Ты, Одуванчик, очень хорошо смотрел, все рассмотрел. И мысли у тебя чистые, я думаю, потому что с грязными мыслями так проникнуть в суть нельзя. Встать-то ты можешь?
А огонь поднимался все выше. Его торжествующий треск поглотил все звуки; стало так жарко, что сидящие рядом воины попятились. Пламя текло к небесам, стелилось, колебалось на ветру, взметая искры — а Керим уже погрузился в него руками до плеч и лицом, сливаясь с его обжигающей страшной силой. Кто-то из юных бойцов задавленно вскрикнул в толпе — огромная тень Керима на крепостной стене, танцуя и меняясь под движения костра, была уже не человеческой тенью, а тенью громадной собаки с острыми настороженными ушами.