Спали такой уютной кучей — как мыши. И Сейад спала, но вполглаза: и эти полглаза приоткрыла, чтобы на меня посмотреть. Тоже охраняла Яблоню, я так думаю.
— Пожалуйста, ответьте, — попросила я. — Тени не станут убивать безоружных. Мне же надо знать, что меня ждет…
— Да? — отозвался Доминик рассеянно. — Надо было этого ждать…
— Государь, — вдруг сказал Доминик, — скажи, нельзя ли пожертвовать мной? Я знаю, что выбор должен быть доброволен и свершен из любви к этой земле — право, я подхожу. Государь, поверь, я люблю ваш мир всей душой… — и, когда Тхарайя отрицательно тряхнул головой, а Антоний издал невнятный протестующий возглас, торопливо добавил, — я устал, государь. Я ранен, болен… я все равно умру скоро. Пожалуйста, позволь мне сделать это!
Помнил лишь Антоний. Чем дальше мы продвигались, тем явственнее на его лице выражались печаль и ожидание. Сии проявления были мне совершенно не знакомы — и я даже задумался, не ощущает ли мой принц собственную обреченность. Но, скорее, Антоний скорбел об убитых, своих и чужих.
В конце концов, я взял чашку, накрыл ее крышечкой и направился в покои Лучезарного.