Я с интересом наблюдал, как он отломил от темной буханки хлеба горбушку величиной со свой кулак и вытащил из-за пояса нож, чтобы отрезать от круга сыра подходящий кусок. Потом он пихнул все это мне в руки, шагнул к огню и начал отпиливать порцию мяса, способную утолить голод взрослого мужчины. Я не стал тратить время даром и наполнил рот хлебом и сыром. Человек по имени Баррич рядом со мной опустил кружку и оглянулся на Джейсона.
— Ты полагал, что я мог бы убить собаку за то, что сделал ты?
Рассказывать о подробностях церемонии недопустимо. Но, полагаю, об одном я упомянуть все же могу. Через мои руки проходили живые существа — рыбы, птицы или животные, — и я решал, отпустить каждое из них на волю или же обречь на смерть. Во время моей церемонии ни одна живая тварь не была убита, и, следовательно, никто не пировал. Даже в моем тогдашнем состоянии я чувствовал, что вокруг меня и без того было довольно крови и смерти, чтобы хватило на всю жизнь, и отказался убивать руками или зубами. Но Мужчина все-таки решил даровать мне имя, так что, по-видимому, мой выбор не вполне разочаровал его. Древний язык, к которому принадлежит мое мужское имя, не имеет письменности, потому написать его я не могу. И я не нашел никого, кому бы я пожелал назвать его. Но его значение, полагаю, я могу привести. Катализатор. Изменяющий.
Или Регал ушел после этих слов, или я. Я не уверен. Это было так, словно открылось небо и я улетел в него. Быть открытым, говорил мне Верити, это просто не быть закрытым. Потом я видел сон, мне кажется, про шута. И Верити, который спал, обхватив рукой голову, как будто боялся выпустить из нее мысли. И голос Галена, отдающийся в темной холодной комнате.
— Она постоянно втыкает цветы в волосы, а они все время вываливаются? — спросил я.
— В моем теле не осталось ничего, что надо было бы вымывать, — тупо ответил я и схватился за стол, потому что меня начало трясти. — Я знал, что меня отравили, когда уходил от вас прошлым вечером.