В дверях громко икнул сонный лакей. Пожилой лейтенант глядел на Эгерта в упор, глаза его сверлили насквозь и требовали к ответу.
Наконец Якон сдался. Не отступать же ему от чудом обретённого счастья, не идти же, в самом деле, на попятный! Мне была назначена встреча; тёмным вечером, когда лишь самые прилежные студенты сидят при свечах за книгой, а легкомысленные их товарищи бедокурят в городских тавернах, когда в огромном учебном здании пусто и сумрачно, когда вокруг бродит один только сторож, а в библиотеке шастает лишь кот-мышелов, — в эту самую пору трепещущий и потеющий Якон провёл меня мимо железной змеи и деревянной обезьяны, охраняющих вход.
— Девчонка, мой господин. Такая… девчонка, одним словом.
Утро он провёл в одиночестве, как, впрочем, и предыдущий вечер, и утро перед тем. Попойки в доме Соллей постепенно сошли на нет; для жителей Каваррена не осталось тайной его странное нежелание исполнить свой воинский долг — явиться на зов и возглавить гарнизон в борьбе с разбойниками, о которых уже и в Каваррене говорили, что они необычайно жестоки и наглы. Город, как и прежде, жил слухами — но и слухи не вечны, кто-то уже потерял интерес, кто-то пожал плечами, а кто-то и прямо объявил Эгерта Солля изменщиком и трусом…
— Злой, — я устало кивнула. — Добрых волшебников и на свете-то не осталось… Превращу-ку, говорит волшебник, тебя, Луар, в чудище… Снаружи как человек, а внутри — как Чёрный Мор, безжалостный и беспощадный… И забудешь ты, Луар, родных своих и друзей… И они от тебя отрекутся. И пройдёшь по земле, как железная метёлка…
Застывший мир лопнул, как стакан. Звонкий и напористый голос, разрушающий гармонию. Ибо её видения не чужды гармонии, она привыкла жить внутри стеклянного шара, похожего одновременно на глаз стрекозы…