Из серо-белой подушки облаков вырвалось солнце — лучи его, подобные массивным колоннам, надёжно встали справа, на поле, и впереди, на дороге. Круглые, жёлтые, как восковые свечи, как сильные пальцы…
Луар зажмурил глаза. Ему вдруг сделалось страшно — будто из-за двери ударил тугой смрадный ветер. Ненависть, вот что это такое. Ненависть, ищущая выхода.
Слуга помог ему раздеться, и на радушном лице его понемногу проступили страх и замешательство; Луар увидел себя в большом, до пола, зеркале — обветренное лицо, чёрные запёкшиеся губы, лихорадочный блеск воспалённых глаз; он увидел себя и понял, почему смутился слуга.
По спине моей будто проползла мокрая гадюка. Я вскинула на него глаза — и встретилась с безучастным взглядом прозрачных глаз.
Она не могла быть под крышей. Она вообще не желала быть.
Фонарщик справился наконец с фонарём, и по темнеющей улице расплылся тусклый тёплый свет. Эгерт молчал.