Впрочем, мало ли несловенских племен уже сейчас платят дань Киеву и, отдельно, его великому князю? А общая политика расширения и укрепления государства Сергею была по душе. Лишь бы в этой политике опять не взыграли мотивы воинствующего язычества.
— Так и есть, — кивнул Богуслав. — Каких богов хочешь кормить, тех и будешь. У нас — вольно. Я вот Христу кланяюсь, а он (кивок в сторону Хривлы) — Тору и Одину.
Спустя некоторое время из ворот выехала небольшая кавалькада. Сам Богуслав, Хватко-Халил в зеленой чалме (Вот уж не знал Али, что он — хаджи. Знал бы — проявил бы куда больше уважения), Али, сын Ахмеда, в богатой одежде, при оружии, похожий сам на себя не больше, чем осел водовоза на породистого арабского жеребенка, трое гридней и трое рабов на ослах — везти то, что купят на рынке господа.
Гошка дошел до второго столба, развернулся и отправился в обратный путь.
— Перун Молниерукий! — воскликнул Вальгар Барсучонок, Артёмов сотник: — Да это же орда!
Хорошее у них место — напротив женского стола, за которым безусловно главенствует Рогнеда. Вторая жена Владимира, Наталия, бывшая великая княгиня, бывшая жена убитого Ярополка — тихонько, на самом краю. Сладислава рассказывала: плохо ей живется. Владимир с ней груб, чуть что — грозит отнять сына. Вроде бы и жена, а положение — хуже, чем у объявленной наложницы, коих у Владимира только в Киеве — шестеро.