— Да, — говорю я после паузы. — Но только тогда и начнется жизнь.
Ризенфельд кивком прощается с нами и исчезает; выражение его лица трудно определить.
— Что ж, может быть, — отвечает она все еще с равнодушной вежливостью.
— Кто накажет Бога за то, что он заставляет нас страдать? Здесь, у людей, за это сажают в тюрьму или вешают. А кто повесит Бога?
— Как здоровье фрейлейн Терговен? — осведомляюсь я.
— И ты мне это рассказываешь сейчас, когда мы еще вместе лежим в постели!