Донья Эрнанда чувствовала, что над ней смеются. Её бледные, нежные щёки слегка порозовели. Но не радость, нет, породила этот румянец, и тоскующий взгляд больших тёмных глаз не заискрился от удовольствия при виде ордена. Скорее, подумалось дону Педро, донья Эрнанда покраснела от негодования и стыда за своего грубияна мужа, так презрительно и неучтиво обошедшегося с ней в присутствии незнакомца.
— Кровь и смерть! Я забыл этого чёртова испанца в каюте, и он проболтался про золото. Вот к чему приводит милосердие! Если бы я перерезал ему глотку…
— Это я и предполагал. Что же именно начнётся, не угодно ли вам будет пояснить, капитан Истерлинг?
У капитана Блада ни на секунду не возникло сомнения в искренности этого кацика и в отсутствии у него злого умысла. Лютая ненависть к Испании горела в груди каждого индейца и бессознательно делала его союзником любого врага испанской короны.
— Вы дали мне повод. Вы не слишком правдивы. Зачем, например, выдаёте вы себя за моего кузена?