— Мы тоже, Изабелла, — говорю я. — Всегда. Ничто существующее не может исчезнуть. Никогда.
— Я даже не знаю, где. Разве его можно найти только в каких-нибудь определенных местах?
— Богатство и честность не соединимы, малыш! В наши дни — нет! Вероятно, и раньше — тоже никогда.
Я пожимаю плечами. Она потягивается и, щурясь, смотрит на меня. Потом закрывает один глаз. Глядя на другой, открытый, неподвижный, я вдруг кажусь себе провинциальным школьным учителем. Она права. Зачем нужно всегда и во все совать принципы? Почему не брать вещи, как они есть? Какое мне дело до Эдуарда? До какого-то слова? До норковой шубки? И кто кого обманывает? Я — Эдуарда, или он — меня, или Герда — нас обоих, или мы оба — Герду? Или никто — никого? Одна Герда естественна, мы же напускаем на себя важность и только повторяем затасканные фразы.
— Чепуха? — повторяю я, чем-то задетый. — Скажите пожалуйста! Вот мелкий буржуа с великими приключениями! Ах ты, коллекционер бабочек, все-то ты хочешь насадить на булавки! Разве ты не знаешь, что человек мертв без того, что ты назвал чепухой?
— От некоей вдовы, получившей в наследство целый ящик таких монет.