Ассасин, увидев замешательство Лэнгдона, радостно фыркнул.
– Вы все должны мне доверять, – неожиданно спокойно произнес камерарий. – У нас мало времени.
Мортати не замечал, что, сидя в своем кресле, всем телом подался вперед, чтобы не пропустить ни единого слова камерария. Причем так вел себя не он один. Все остальные кардиналы, и с ними весь мир, ловили каждый звук вдохновенной речи пастыря. Камерарий говорил просто, без риторических изысков или сарказма. Он не обращался к Священному Писанию и не цитировал Спасителя. Камерарий использовал современный язык, однако казалось, что эти простые слова льются из уст самого Бога, доводящего до сознания своих детей древние истины. В этот момент Мортати наконец понял, почему покойный понтифик так ценил этого человека. В циничном и апатичном мире, где объектом обожествления является техника, люди, способные пробиться к заблудшим душам так, как этот камерарий, остаются единственной надеждой церкви.
– Но… – Камерарий искал в своем воспаленном мозгу хоть какую-нибудь зацепку. – Подумайте о том, какую угрозу церкви мог представлять его поступок! Представьте, что могло случиться, если бы его шлюха проболталась? Или, не дай Бог, объявился бы его ребенок.
– Это Божья воля! – выкрикнул кто-то, и эхо его голоса прокатилось под сводами Сикстинской капеллы. – Кто, кроме избранника Божьего, мог пережить дьявольский взрыв?!
Ей не хотелось возражать человеку со столь хрупким здоровьем, но директор вел себя настолько неадекватно, что она просто перестала его понимать.