Маяк был защищен от попыток сканирования, и грубое вмешательство Мельника просто разрушило созданную мною тонкую структуру. В результате я потерялся в тонком мире и, чтобы вернуться домой, оставил там часть себя. Тени меня теперь не преследуют, зато легкая форма раздвоения личности стала моей верной спутницей.
Сергачев нахмурился. Ему не понравился прозвучавший от меня упрек, но и возразить было нечего. Теперь все смотрели на меня.
— Это хорошо, потому что для тебя есть кое-какая работа. — Фролов откинулся на спинку кресла, и, задумчиво покрутив между пальцами авторучку, отложил ее в сторону. — Ко мне тут поступили первые результаты лабораторных исследований тушки нашего друга-координатора…
Мое сознание парило в пустоте, являясь центром и основой. Рядом кружился хоровод теней. Десятки, сотни, тысячи мертвецов, давно ушедших и еще не родившихся, слитых воедино и отличных от соседей, стремились засвидетельствовать свое почтение создателю этого места. Если бы я мог думать словами, то назвал бы их желание естественным — ведь у них наконец-то появился дом, маленькая псевдореальность, где ненадолго утихает их жажда жизни. Но сейчас я не мыслил, не чувствовал — в человеческом понимании — и даже не действовал, вместе с тем являясь пониманием и деянием во плоти.
С Олегом Михеевичем Харченко судьба меня свела во время очередной операции против чужаков. Он штопал одного из моих бойцов, я случайно проходил мимо. Псионов тогда было мало, большинство знали друг друга в лицо и почти ничем полезным не владели. Харченко недавно инициировался, поэтому работал так, как умел, мне же Даниил к тому времени показал несколько полезных методик. Слово за слово, разговорились. Я кое-что подсказал врачу, он в ответ поделился своим опытом. Так и познакомились.
— Дядя Саша — хороший человек, — подала голос девушка. — Пулю из тебя быстро вытащил и дырку заштопал качественно. Мог бы повежливее отозваться.