— Чего ради тебе это делать? Приведи мне хоть один серьезный довод.
— Я боюсь, — призналась Хулия, и Сесар ответил на ее слова жестом, выражавшим одновременно заботу и бессилие. Легким жестом, исполненным благородства и беспомощной солидарности. Жестом любви, сознающей ограниченность своих возможностей, выразительным и изящным движением руки, под тонкой кожей которой в золотистом свете чуть голубели вены. Такой жест мог адресовать придворный восемнадцатого века глубоко почитаемой им даме при виде еще отдаленного силуэта гильотины, к которой везла обоих роковая повозка.
— Я прекрасно понимаю вас, не беспокойтесь. И Менчу тоже поймет.
— Дело это и правда весьма странное, — проговорил наконец полицейский.
Хулия устремила на него взгляд, исполненный нежности, и обеими руками взяла его за руки.
— Да, я думал об этом, — негромко сказал он, не отводя от нее тусклого взгляда. — И я не исключаю такой возможности.