Хулия подняла голову, и струи воды беспрепятственно захлестали по ее щекам и волосам. От холода у нее стыли скулы и губы, мокрые волосы прилипали к лицу. Она застегнула воротник плаща и зашагала между кустов и каменных скамеек, не заботясь о том, что дождь поливает ее с головы до ног и что туфли полны воды. Образы Брейгеля еще стояли перед ней, впечатанные в сетчатку глаз, ослепленных огнями машин, сновавших туда-сюда по проспекту. Свет фар прорезал в сплошной стене дождя золотые конусы и то и дело струями хлестал по фигуре девушки, распластывая ее длинными колеблющимися тенями по залитому водой асфальту. И среди этого мелькания разноцветных огней, тьмы и брызг перед мысленным взором Хулии еще дрожало видение средневековой трагедии. И в ней, в этих мужчинах и женщинах, захлестываемых извергающейся из земных недр лавиной скелетов, исполненных жаждой мщения, она явственно узнавала персонажей другой картины: Роже Аррасского, Фердинанда Альтенхоффена, Беатрису Бургундскую… И даже, где-то на втором плане, старого Питера ван Гюйса с покорно склоненной головой. Все смешалось в этой ужасной, все завершающей сцене, независимо от того, сколько очков выпало на последнем кубике судьбы, брошенном на зеленое сукно Земли: красота и уродство, любовь и ненависть, добро и зло, порыв и бездействие. И самое себя узнала Хулия в зеркале, беспощадно, с фотографической четкостью отразившем момент преломления Седьмой печати Апокалипсиса. Это она была той девушкой, грезящей под звуки лютни, не видя, что на ней играет улыбающийся скелет, и не ведая, что происходит за ее спиной. В этом царстве ужаса больше не было места ни для пиратов, ни для спрятанных сокровищ: толпы скелетов тащили за собой отчаянно бьющихся Вэнди, Золушку и Белоснежку, с расширенными от страха глазами, вдыхали запах серы, а оловянный солдатик, или святой Георгий, позабывший о своем змее, или Роже Аррасский, успевший наполовину вытащить меч из ножен, уже ничего не могли сделать, чтобы спасти их. Самое большее, что они еще могли — просто ради спасения собственной чести, — это нанести два-три бесполезных удара пустоте, а потом, как и все остальные, сплести свои руки с костлявыми, лишенными плоти руками Смерти и понестись вслед за ней в ее адской пляске.