С этими словами она передала камеру Лэнгдону.
– Макс, отец никому ничего не говорил, – хмуро ответила девушка.
Свет от фонаря упал на лицо камерария, и по выражению глаз клирика Виттория поняла, насколько тот одинок.
Он заторопился, но его ноги будто налились свинцом. – Подожди меня, – окликнул он ее. – Прошу, пожалуйста…
Лэнгдон согласно кивнул. Действительно, вот счастье-то привалило.
– О Боже! – Появившаяся на губах гида улыбка почему-то сразу потухла.