— Вы играете? — небрежно поинтересовался Муньос.
— Я хочу полтора процента от твоих семи с половиной.
— К великому сожалению, нет. — Хотя пол мастерской был усыпан опилками, обрывками бумаги и заляпан пятнами краски, он аккуратно стряхнул пепел с сигареты в пепельницу. — Но мы поддерживаем связь с полицией… Семья Бельмонте передала мне все дела, связанные с этим. — Теперь на его лице нарисовалось одобрение подобной рассудительности и одновременно сожаление, что владельцы картины не проявили ее раньше. — А самое парадоксальное во всей этой истории, Хулия, знаете, что? Если удастся разыскать «Игру в шахматы», вследствие всех известных вам прискорбных событий ее цена взлетит до космических высот…
— Мой дорогой друг, — мягко произнес он, — судя по вашему тону и по выражению лица, вы ничего не имеете против того, кем я, тем или иным образом, являюсь… Точно так же, как мне представляется, вы ничего не имели против того белого короля или того партнера, с которым только что сражались там, в клубе. Не так ли?
— Возможно, что и так… Мне бы это никогда не пришло в голову.
Услышав это, Сесар вздохнул, и его голубые глаза, казавшиеся в этот момент, в неярком освещении комнаты, поразительно светлыми, почти бесцветными, остановились на Хулии. Потом, сунув в зубы мундштук, антиквар дважды кивнул с видом легкого огорчения.