“Черт знает что!” — подумал я. И еще с минуту простоял как истукан, уставившись на трубку в руке.
— Конечно. И я принадлежу. Все принадлежат. И все это — твой мир! — проговорил Человек-Овца. И поднял указательный палец. Исполинская тень на стене тоже подняла огромный указательный палец.
— Годится, — согласился я. — Можно и в Цудзидо. А почему Цудзидо?
И я рассказал ему. Уставившись на эту громадную тень в тусклом мерцании свечи. Рассказал, что перенес, в какой переплет попал сейчас. Давно, бог знает как давно я ни с кем не говорил так откровенно. Медленно и осторожно, словно растапливая глыбу льда, я каплю за каплей выцеживал перед ним свою душу.
Я закрыл глаза и долго ждал ответа. Но в голове никого не было. Ни Человека-Овцы, ни чаек, ни даже Пепельной Обезьяны. Шаром покати. Абсолютно пустая комната, где я сижу один-одинешенек. Никто не отвечает на мои вопросы. Я просто сижу там — постаревший, усохший и обессиленный. И больше не могу танцевать.
— Льдины во фьордах тают. Викинги падают ниц. Слышится пение русалок, — закончил я.