И тут я наконец осознал: вокруг меня — кромешная тьма. Ни лучика света. Двери лифта все так же беззвучно затворились у меня за спиной — и эта тьма стала черной, как битумный лак. Я не различал даже собственных рук. Музыка тоже исчезла. Ни тебе “Мами Блю”, ни “Любви в летний день” — ничего. В зябком воздухе едко пахло какой-то хиной.
— А ты подумай немного. Это как раз замыкается на другой твой вопрос…
— Да, наверное. С мамой тут совсем захиреешь… Ее настроение само на меня перескакивает. В этом смысле она очень сильная. И влияет на меня все время. Потому что ей наплевать, что вокруг нее люди чувствуют. Думает только о себе и о том, что она сама чувствует. Такие люди всегда очень сильные. Понимаешь? Под их настроение попадаешь, даже если не хочется. Незаметно как-то. Если ей грустно — мне тоже грустно. Хотя, конечно, если развеселится, и у меня настроение поднимается…
Я поднял голову и уставился на гигантскую тень за его спиной.
— Об испанских войнах. Каждая испанская война с начала и до конца очень подробно описана. В разных исторических версиях и трактовках…
— Слушай… А тот журнал — ну, который про скандал с недвижимостью написал… Как он назывался? И когда статья вышла, хотя бы примерно?