— Нет. Если бы только это. Все не так просто… Кики я, кажется, и в самом деле убил. Бедняжку Мэй не убивал. Но смерть Кики — моих рук дело. Это я чувствую. Вот эти пальцы до сих пор помнят, как ее горло сжимали. И как лопату держали, полную земли. Я ее убил, реально. Реальнее не придумаешь…
В полнейшем замешательстве я вошел в лифт, спустился на пятнадцатый этаж и вернулся в номер. “Чего это тебя так разобрало?” — удивлялся я сам себе. “Двенадцатилетняя, или сколько ей там, соплячка осчастливила тебя улыбкой? Да она тебе в дочки годится, кретин!..”
Трубку сняли почти мгновенно — после первого же гудка. Так, будто сидели и с нетерпением ждали моего звонка. Я даже слегка опешил. Что-то здесь явно не так. Слишком гладко, слишком профессионально.
— Ага. Вот, пришла полюбоваться на твою физиономию. Чисто из любопытства. Но если мешаю — я уйду…
Скромный уютный бар в подвале пятиэтажки, не успел я двери открыть, окатил меня саксофонным соло Джерри Маллигана — и надо признать, для такой древней пластинки звук был совсем неплохим. Этот альбом записывали, еще когда Джерри носил патлы до плеч и рубаху, расстегнутую до пупа, а в банде с ним играли Чет Бейкер и Боб Брукмайер. Когда-то я здорово по ним заворачивался. Еще в те времена, когда никаких адамов антов не было и в помине.
Входит героиня-старшеклассница. На голове косички. Ветровка с эмблемой какого-то яхт-клуба, джинсы. Красные кроссовки “Адидас”. В руках — плюшки-печенюшки. Делает шаг в квартиру. Улепетывает. Готанда в трансе. Сидит в постели и остановившимся взглядом смотрит в пространство, где она только что была. Пальцы Кики у него на плечах. В ее голосе досада. “Что происходит?”