— Всех рано или поздно завоевывают, — говорит Хиро. — Но их языки от этого не вымирают. Почему исчез шумерский?
— Правда, что внутри у них ядерная начинка?
— Он нас ограбил. Мы таких живыми не отпускаем.
И. В. заталкивает крысопса в люк. Из стен бьют струйки холодной жидкости, превращаясь в пар еще до того, как капли достигают туловища крысопса, а пар вырывается из люка с такой силой, что сбивает И. В. с ног.
Тут он спотыкается — с его спиной случилось что-то ужасное, — и делает неловкий шаг вперед. Ему словно делают массаж сотней бойков размером с шарик авторучки. Одновременно брызги желтого света подавляют горение вывесок. В гоглах начинает мигать ярко-красный дисплей, указывая, что миллиметровый радар засек струю пуль, направляющихся к нему, и хотите знать их источник, сэр?
Из дешевых колонок вокруг ревет музыка Виталия Чернобыля и «Ядерных расплавцев». Это их первый сингл-хит в национальном рейтинге, и называется он «Мое сердце — дымящаяся дыра в земле». Процессор внешнего звука снижает децибелы до разумного уровня, выравнивает отвратительное искажение колонок, поэтому пение соседа Хиро слышит ясно. Отчего все становится еще более сюрреальным. Это просто показывает, что он не в своей стихии. Ему тут не место. Он тут чужой. Он затерян в биомассе. Была бы на свете справедливость, он бы смог просто запрыгнуть в эти колонки и по проводам, будто цифровой сильф, вернуться в Л.А., на вершину мира, откуда исходит все, купить Виталию выпивку и забраться спать на собственный футон.