И тут он произнес маленькую речь, каких за эти три дня она слышала уже несколько и, хоть иронически называла их про себя «проповедями», успела к ним привыкнуть, даже полюбить. Возможно, в них и заключалась главная прелесть общения с «путешественником».
Так и тянулись дни. Труппу лихорадило перед премьерой, Маса возвращался с репетиций поздно вечером – и неизменно обнаруживал, что господин уже удалился в спальню. А Фандорин, ненавидя себя за вялость мысли, все ходил по одному и тому же кругу: выписывал на бумаге имена и гипотетические мотивы.
– Вы обслуживаете Царя? Не з-запирайтесь. За десять дней до премьеры я видел папку с вашей ролью в портфеле у Мистера Свиста. Ведь цвет вашего амплуа желтый?
– Разбиться у ваших ног – счастье! – крикнул он звонким голосом.
– Это он, наш дорогой автор! Наконец-то! Эраст Петрович! – Все кинулись к нему, наперебой поздравляя с блестящей премьерой, с грандиозным триумфом, с большой славой.
– А что, коллеги, – воскликнул Ной Ноевич. – Бенефис-то, между прочим, вышел эффектный! Жалко лишь, публики не было. А станем рассказывать – никто не поверит. Решат, мы сами все разыграли, сами повсюду взрывчатки понасовали, ради рекламы… Кстати, – забеспокоился он и перешел на шепот, – взрывчатка не может взять и от чего-нибудь сдетонировать? Умоляю, тише! Ксантиппа Петровна, не кричите вы так!