— Иди, — махнул он на одну из жаровен. — Немного тепла тебе не повредит.
— И я клянусь ночным небом и вечно бегущей луной: если ты доведешь моего хозяина до отчаяния, я вспорю тебе брюхо и буду плескаться в твоей крови, как дитя в грязной луже. Я натяну на скрипку струны из твоих кишок и заставлю тебя играть на ней, а сам буду танцевать.
Мужчины табуном ходили за Денной, и по нескольким нашим беседам я понял, насколько утомительными она их находит. Я не мог вынести мысль, что совершу те же ошибки, что и они, просто из-за того, что не придумал ничего другого. Лучше было не рисковать обидеть ее, а оставить все как есть. Как я уже говорил, существует огромная разница между храбростью и отсутствием страха.
— Мы останавливаемся? — спросила мать из фургона.
Развернувшись, судия схватил глиняную кружку со стойки и саданул Скарпи по голове. Посыпались черепки.
Сквозь открытую дверь я слышал теплые суетливые звуки переполненного трактира: негромкое журчание беседы, прерываемое смехом, яркий звон бутылок и глухие удары о стол деревянных пивных кружек.