Наконец я продал свой жребий отчаявшемуся ре'лару из артной по имени Джаксим. Я выдержал трудную торговлю, продав ему свой жребий за шесть йот и услугу, о которой расскажу позже.
Но я его не слышал. Певец и все остальные были так же далеки от меня, как дно Сентийского моря.
Он сделал короткий гневный жест, словно вбирающий в себя все вокруг: разбитую бутылку, стойку, весь мир.
Когда солнце начало подниматься, я достал из укромного места под стропилами «Риторику и логику», развернул потрепанную холстину, защищавшую книгу, с радостью обнаружив, что она суха и цела. Я ощупывал гладкую кожу переплета. Подносил книгу к лицу и вдыхал запах Бенова фургона, специй и дрожжей с едкой примесью кислот и химических солей. Это была последняя вещица из моего прошлого.
— Тебе лучше не знать, — уклончиво ответил я.
— Тогда, значит, «честь джентльмена в его кошельке». — Я посмотрел на кошелек в своих руках и сделал длинную паузу. — Кажется, мой отец говорит нечто подобное.