Я быстро оделся, и по короткой лестнице мы спустились в роскошный холл, главным украшением которого был большой изразцовый камин. Узкая тропинка из бетонных плит в обрамлении проросшей травы привела нас к такому же, но чуть поменьше, двухэтажному домику.
Пока Холар завинчивал штурвал, я, шипя от боли, словно рассерженная кошка, оказывал себе первую помощь. Рана оказалась достаточно серьезной. Тонкий коготь прошел сквозь ткань бронежилета, словно шило, и, пропоров легкое, едва не задел сердце.
– Вам что, нужны донорские органы? – я уже не шутил.
– Что это было? – он был удивлен не меньше моего.
«Если ничего не случится», – успел подумать я, но тут решетки непонятного технического назначения разом рухнули с потолка вниз, а на них спрыгнуло до хрена человечков, одетых в черное и блестящее. Ну, человечки – это я, конечно, так, по злобе. Нормальные такие битюги семь на восемь с длинными антрацитово-черными, маслянисто сверкающими ножами в обеих руках. Мои спутники едва успели выбраться из покореженного лифта, когда нам на головы ссыпалась эта орава.
– А то: если из того озера студня набрать, в какой вся вода из него превратилась, да тот студень к ране приложить, то через час или мене от раны один шрам будет. Да и тот к утру истает. Мужички наши сначала сами лечились, а потом, кто посметливей, в город подались. И стали к нам гости высокие захаживать. Прилетит такой на ертолете, походит кругами, с водяным поговорит, зачерпнет студню и летит себе восвояси. Только у энтих глаз не от озера мутный. Он с рожденья такой. И душа у него мутная. Глянешь такому в очи, так в три дни не отмыться.