Фолко смотрел. Лицо, навечно врезавшееся в память, то самое лицо, хотя, конечно, и его не пощадило время. Олмер сильно изменился — остались неизгладимые следы страшной боли и нечеловеческого ужаса. Но глаза — глаза прежние. И в прежней, хорошо знакомой усмешке кривились губы.
Фолко похолодел. Вот это да! Ну что ж, они не ошиблись. Раз уж сам Санделло отмерил сотни и сотни лиг, стремясь на Юг, — значит, и им давно уже следовало туда отправиться. Хоббит даже не заметил, как ушла боль…
Фолко показалось, что мелькнула какая-то тень, когда огонь добрался до трупа собаки, и еще хоббит заметил странное выражение в глазах Великого Орлангура…
«Слушай меня, — отчего-то Фолко ничуть не боялся этого призрачного голоса. Хоббит твердо знал свой путь. И знал, что назад уже не повернет. — Слушай меня внимательно, Майар. Все, чего мы хотим, — пройти к Двери Ночи.
Фолко поднялся, стирая с лица воду. Щеки его пылали от стыда. Не чуя под собой ног, он кое-как уселся на свое место.
В шатре было светло. Мирно потрескивая, горели факелы; среди измятых покрывал лежало два тела — не поймешь, то ли убитые, то ли просто без чувств. Еще один, в одеяниях ближайшего прислужника Хенны, стонал, рухнув на колени и обхватив голову руками. С окровавленной саблей наголо застыла растерянная золотоволосая девушка… Силы великие! Эовин! Живая, невредимая! Однако Фолко даже не успел толком обрадоваться. Потому что над поверженным Хенной, сжимая в руках вожделенный Адамант, стоял, гордо расправив плечи и вздернув подбородок, высокий седой человек. Стоял и смотрел прямо в слепящий пламень чудесного Камня. Заслышав шум, человек с Адамантом в руке медленно и спокойно повернулся к ворвавшимся. И тотчас наступила жуткая тишина. Фолко ощутил, как у него на затылке зашевелились волосы, он хотел закричать — и не мог, хотел замахнуться мечом — и тоже не мог; он лишь стоял и смотрел, а секунды внезапно стали очень, очень долгими…