— Не вмешивайтесь! — резко бросил горбун, краем глаза заметив движение в рядах эльдрингов.
Ни один из его спутников ни разу не дерзнул задать ему хотя бы один вопрос. Чело посланца казалось темнее даже вечной подгорной ночи, а в глазах застыло холодное, жестокое выражение. Он очень спешил. Что-то подсказывало ему, что бесценен каждый час, что еще немного — и невиданное чудо, чудо, которое он должен доставить Золотому Дракону, попадет в иные руки, и тогда заполучить его удастся лишь через большую, очень большую кровь… Словно уловив мысли хозяина, оживал и просился в руку длинный бердыш, страшное оружие, которым в равной степени можно было и рубить, и колоть…
Не так уж просто спрятать нового раба, если каждое утро и каждый вечер — обязательные переклички. Да еще если все вокруг — в цепях, а новичок — нет. К тому же — единственная золотоволосая девушка во всем громадном невольничьем караване.
— Ты хочешь, чтобы мы спасли тебя, вытащили за шкирку из воды, словно тонущего котенка, а потом оставили бы в покое? И это при том, что до сего часа у нас не было распри с народом этой земли! До сего часа не было — а теперь будет?
Под сводами разнесся тревожный гул большого колокола. Затем последовал еще один удар, потом еще и еще… Эовин с замиранием сердца увидела, как ее спасительница досадливо закусила губу.
Фолко и его спутники не миновали и двух кварталов, как к ним прицепился какой-то толстый низенький темнокожий харадрим. На хоббита и остальных обрушился целый водопад стремительной речи. Харадрим яростно жестикулировал, закатывал глаза, хлопал себя по щекам, пытаясь что-то втолковать. Приставленный Фарнаком эльдринг попытался просто отпихнуть наглеца, однако тот мгновенно выудил из складок бесформенного серого балахона начищенную, ярко блестящую золотом пластинку, густо испещренную какими-то знаками. Воин Фарнака склонился над ней, а когда миг спустя вновь распрямился, лицо его выражало крайнюю степень ярости. Морской удалец сдерживался из последних сил.