– А, товарищ Лисов! Проходите, Илья Иванович, садитесь.
– Сегодня ночью Хрущев помер. Говорят, инфаркт. Но охрана на ушах стоит и шестой отдел всех трясет. Хорошо еще, все мои ребята вчера встречу отмечали и никуда не бегали. Так что к нам вопросов нет. Зато остальных, как грушу, обрабатывают…
– Ну да… Как это я упустил… Про ЭТО вы никогда не забываете. Особенно Лисов шустростью отличается – как что ни сделает, тут же бумаги на звание Героя мне подсовывает.
И даже если бы немцы его не осудили, то мы сами его подвергли бы обструкции. И народ русский я люблю. Вы мне можете не поверить, но я всегда радел о чаяниях народа. Заботился и поддерживал людей как мог. И с врагами его боролся по мере сил. Вот, например, в сороковом году к нам методист один из Минска приезжал и в нашей школе нововведение хотел устроить, не прислушавшись к мнению преподавательского состава. Явно антинародное нововведение. Я тогда не только против него на собрании выступил, но еще послал сигнал в районное управление НКВД. Там тоже признали задумку этого методиста вредитель-ской и даже выяснили, что он скрывал в анкете свое прошлое. Представляете, этот человек при царе в Томском университете преподавал и после революции с Колчаком дела имел! А я, проявив бдительность и заботу о народе, вывел его на чистую воду!
Доехав до кустов, остановил машину и в темпе потащил труп к обрывистому берегу. А я, глядя в совершенно круглые и еще мутные глаза Генриха, без лишних слов сломал ему мизинец, одновременно затыкая рот, чтобы не очень уж вопил.
– Не дождетесь… Я, как Ленин – живее всех живых.