– Господин Шнитке, у меня очень хорошая память на лица, и я уверена, что встречала вас раньше. Только не могу вспомнить, где. Такое впечатление, что мы не только встречались, но и общались. В наш госпиталь вы попали в первый раз, но может быть, мы виделись в Берлине, в клинике моего отца Карла Нахтигаля?
Потеряв большую часть техники, немцы ошарашенно откатились и больше не пробовали так баловаться. Решили сыграть на авиации. Тут у них более или менее получилось, но и наши летуны не ударили в грязь лицом. Почти пять дней в воздухе шла страшная рубка. Наши летчики сидели на наркоте – импортных тонизирующих таблетках фенамина, выдаваемых полковыми врачами для поддержания сил, но сумели отбиться. Потери у них были бешеные, зато в воздухе более или менее стало чисто.
– Я сам виноват. Не докладывайте, Илья Иванович, а рассказывайте. Вот садитесь сюда и подробно рассказывайте, как вы совершили этот подвиг.
– Хорошо. Я запомнил твои слова. В конце сентября мы с тобой снова встретимся. Можете быть свободны.
Зато в ответ я рассказал африканцу про наши реалии. Про расстрелы его соотечественниками наших раненых. Про сожженных заживо жителей деревень. Про десятки тысяч умерших с голода в концлагерях солдат Красной Армии. Про массы партизан, которые активно действуют у фрицев в тылу. Про то, что наши заводы, эвакуированные на Урал, уже начали гнать в полном объеме свою продукцию, и теперь вермахт умоется. Фриц херел и не верил, но я, когда хотел, мог быть убедительным и сыпал фактами, названиями и датами, которые, само собой, не являлись секретными.