Набирая высоту, я снова подумал, что не так уж трудно привести сюда войско, сжечь все и выстроить мощный каменный замок. По крайней мере, сейчас. С высоты своего великолепного полета все кажется ясным, простым и легко осуществимым. И вообще я — птеродактиль высокого полета. Нет, уже дракон. Птеродактиль… гм… в прошлом.
— Ага, — сказал я, — уже и ящерица, и жаба… значит, ты в порядке. Ладно, Мириам. Я вижу, что в тебе уже проснулось понимание нужд королевства. Но и о личном не забываешь.
— Не стану тебя убивать, дурак. Потому что не дерусь просто так. Я убиваю! Ты, местный дурак, ничего не видел, кроме этого засранного угла, а я бывал в битвах под Керном, Швецигом, Уланбергом, Швицкаенбергеном, Каратозом, Верденом! Я сражался с железнобокими рыцарями графа Ришара, грозной пехотой Максимиллиана, выдерживал град стрел самого Альдера! Я выносил из боя на своих плечах друзей, а за нами гнались закованные в железо с головы до ног железные рыцари на железных конях. Я отступал из Орифламме в арьергарде, сдерживая натиск этих закованных с головы до ног в сверкающую сталь чудовищ, жаждущих нашей крови, и вот сейчас меня задирает какой-то сопляк, который ничего не видел, кроме этого клочка степи?
— Можете, — сказал я приниженно, — это значит… можете и не убить?
— Знаю, — заявила она. — Отец сказал, что его расспрашивали обо мне. Когда он рассказал, что меня унес и съел дракон, только тогда его перестали истязать.
Мириам огляделась, словно впервые увидела, и удивилась, что мы не в роскошнейшем дворце, а в неуютной пещере из серо-черного камня, где кроме крошечного ручейка под стеной и нет жизни.