Ощущение праздника крепло, пускало корни, ветвилось, цвело и пахло. И финик, бережно обмотанный жесткой пластиковой сеткой, оставшейся после строительства серой ванной и случайно не выброшенной, лежа ехал на крыше машины, шлейфом расстилая по ветру длинные узкие листья, больше всего похожие на сумасшедших размеров овсюг. Прохожие оглядывались на этот трехметровый овсюг, показывали пальцами, из машин, которые они обгоняли, народ тоже пялился. Пулька показывала народу язык, Вера-Надя совершенно синхронно смеялись, Любочка улыбалась покровительственно и снисходительно, яблочная кошка говорила по телефону… То есть не то, чтобы говорила, говорила-то как раз мало, но чуть ли не каждые пять минут отвечала на звонки и слушала, слушала, слушала… Бэтээр посматривал на нее в зеркало заднего вида, по выражению ее лица и коротким репликам пытался угадать, кто звонит и с какими такими новостями, подозревал, что ничего особо радостного ей не сообщают, сочувствовал и переживал, замечая, как от некоторых звонков она расстраивается, придумывал, как ей помочь, не имея ни малейшего представления о том, в чем ей помогать и нужна ли ей вообще его помощь… И все это — на фоне мощно разросшегося ощущения праздника, который уже начинается и будет продолжаться долго-долго…