— Нет, Тимур Романович, — совсем холодно ответила яблочная кошка и полыхнула негодующим взглядом. — Нет, не приду. Я и так не выспалась, сегодня очень устала, завтра к девяти в мэрию идти надо… И вообще — о чем тут разговаривать? Вы разве не все уже сказали?
И Бэтээр пошел опять все как следует обдумывать и терпеть Пулькины щипки.
Альбом начинался с фотографий каких-то давних-давних времен, наверное, девятнадцатого века. Мужчины в мундирах или в костюмах-тройках, все с усами, все — с прилизанными темными волосами, все — с широкими черными бровями и строгими светлыми глазами. Женщины в длинных платьях с воротниками-стойками, с прическами, как у классных дам института для благородных девиц, с белыми лицами и темными губами. Дети, сидящие в огромных креслах с резными спинками и подлокотниками, все — с локонами до плеч, все — в кружевных белых платьицах, у всех белое кружево приминает большой крест, свисающий на вычурной цепочке до живота… Прадедушка, прабабушка, а вот это дедушка, самая первая его фотография, есть еще последняя, а больше никаких не сохранилось. Бабушкиных — несколько, бабушка фотографировалась чаще, красавица была.
— Правильно, — неуверенно сказал Бэтээр, подозревая, что она опять над ним смеется. — Относится, ага … А чего орет тогда? Чуть что — и сразу орать…
Она бережно положила бархатный альбом на стол, шагнула к плетеному креслу, подхватила один из битком набитых больших пластиковых пакетов и вывалила его содержимое на пол прямо посреди кухни.