Оказывается — поздно. Она уже сумела вмешаться в его личную жизнь, причем, как поняла Наталья, неоднократно.
Но она все-таки злилась и тревожилась и когда наскоро собиралась и прощалась с девочками, — и они учуяли ее состояние, тоже молчаливо затревожились, — и когда сидела в машине рядом с Полининым братом, рассеянно слушая его соображения на тему «ребята все мигом починят», и когда уже приехали, и она осторожно шла к дому, будто ожидая, что вот прямо сейчас действительно все полыхнет, как порох… Подошла, посмотрела на разбитое окно, на пару досок, выдранных из перил летней веранды, принюхалась, потрогала подозрительные пятна на стене и на входной двери, пожала плечами и оглянулась на Полининого брата, который топтался в двух шагах позади нее, тоже задумчиво разглядывая выбитое окно и выломанные доски.
Ну вот, сейчас Полина или Любочка все испортят. Наталья с сожалением вздохнула. Не каждый день удается так поразвлекаться. Как нынче говорят?.. Весь кайф поломают, да. Начнут объяснять…
— Ты уже большой, не буду я тебя в угол ставить, — успокоила его яблочная кошка. — Тем более, что на этот раз никто не пострадал.
— Понимаю, — с трудом сказала Наталья, едва сдерживая неистовое, слепящее бешенство. — Перспективным Бушковским очень кстати квартира Любочкиной бабушки в Москве. Если они давно хотели взять ребенка, то почему до сих пор не взяли? Или дети с московской квартирой не попадались?
— Не знаю. По природе, наверное. Мужчины не отвечают за жизнь. Мужчины отвечают за смерть — охота, войны… Убийство невозможно, если чувствуешь боль жертвы. Вот в процессе развития вида эти чувства в охотниках постепенно и атрофировались.