— Итак, Минерва, — ядовито сказал Фадж, поправляя разорванный рукав, — боюсь, это конец вашего друга Дамблдора.
— Силенцио! — воскликнула Гермиона, и черный маг умолк. Через дыру в маске было видно, что он все еще шевелит губами, но теперь уже беззвучно. Второй Пожиратель смерти оттолкнул напарника в сторону.
Но слов не хватало, и даже если бы он перевернул вверх дном весь кабинет, это не принесло бы ему облегчения; он хотел убежать отсюда — бежать и бежать не оглядываясь, спрятаться где-нибудь, чтобы не видеть этих ясных голубых глаз, этого ненавистного, спокойного лица в обрамлении серебристых волос. Он бросился к двери, снова схватил ручку и неистово затряс ее.
Гарри огляделся. По всем признакам палата была постоянным обиталищем ее пациентов. Здесь около кроватей скопилось гораздо больше их личных вещей, чем в палате мистера Уизли; стена над изголовьем у Локонса была сплошь обклеена его фотографиями. Он ослепительно улыбался с каждой и приветственно махал посетителям. Многие из них он подписал самому себе, детскими печатными буквами. Как только целительница поместила его в кресло, Златопуст подтянул к себе новую пачку фотографий, схватил перо и стал лихорадочно их подписывать.
— А Кеннет Таулер весь покрылся пузырями, было такое? — пустился вспоминать Фред.
Гермиона тихо охнула, а Гарри и Рон недоуменно нахмурились.