— Зачем ты била по траве посохом? — спросил бесцветным голосом.
Я совсем отчаялась, когда на помощь мне пришла мать Гарольда. Она была отменной поварихой: даже то, что у меня вышло с комками, она ухитрилась размять, а то, что у меня подгорело, — довести до съедобного состояния. В короткие минуты передышки я дула на обожженные пальцы; вот так бывает: из мага дороги — в кухарки. Но что делать, если даже канцлер таскает камни, если даже сестры-хранительницы (будь они неладны), подобрав юбки, месят ногами глину!
Гарольд отставил миску в сторону. Он был жалкий, красный, растрепанный, он казался младше своих лет. Это от обиды: на обиженных, говорят, воду возят.
Я доведу их до той стороны оврага — и вернусь. И еще успею поспать до утра.
— Ну что? — спросил с фальшивым сочувствием. — Решила остаться с нами? Или сомневаешься?
Человек-мумия меня оглядел. Правый его глаз был ничего себе, нормальный, зато левый смотрел сквозь прорезь в бинтах. Меня мороз продрал по коже.