— А если в день проводить по три первых урока, в неделю это сколько будет? Трижды семь — двадцать один первый урок. А в месяц?
— Что? — спросил Оберон с вежливым удивлением.
Гарольд сидел на земле. В темноте я не видела его лица. Он сопел.
— Гарольд, — я завозилась у него на спине, устраиваясь поудобнее, — ты не можешь быстрее идти?
Огляделась — не следит ли кто-нибудь еще?
Свет фонаря, падавший из приоткрытой дверцы, становился в моей памяти все бледнее и бледнее. Как было бы здорово, если, остановившись на пороге своего мира, я гордо повернула бы обратно! И сказала принцу и Эльвире… Да где там — сказала бы в лицо туманной бабище, которая решила напоследок надо мной посмеяться… сказала бы твердо и с достоинством: нет, я отказываюсь возвращаться домой, пока мой долг здесь не выполнен. И бабища убралась бы, посрамленная. И принц с Эльвирой опустили бы глаза.