Мне неохота было сидеть у костра рядом с насупленным Гарольдом, и я пошла прогуляться. Спустилась к реке; здесь было очень шумно от лягушачьего кваканья. Потрогала рукой воду — нет, купаться рано, еще холодная.
Наконец начальник стражи гаркнул на сцепившихся коменданта и канцлера, велев им либо замолчать, либо говорить по очереди. Спорщики разошлись в разные углы шатра, совсем как боксеры в перерыве между раундами, и там сопели, вздыхали, бормотали под нос и обменивались сердитыми взглядами.
— Врешь, — предположила крючконосая «милость». — Сторож, яблок-то он много натрусить успел?
— Ничего не будет, отрастет… Да ты молодец, молодец, не хнычь!
— Не выйдет по-простому, — сказала «милость» скрипучим, как ржавые петли, голосом. — Мальчишка-то непростой, издали видать… А ну, говори, стервец, чего тебе в саду надо было?
А улицы? Разве это улицы? У нас в школе коридоры и то шире. А мостовая? Горбатая, щербатая, с выбоинами, деревянные башмаки по ней — цок-цок-цок! Кованые сапоги — бах-бах-бах! И тут же лошади… Я бы, например, запретила на лошадях ездить в таком тесном месте. Еще наступят кому-нибудь копытом на ногу.