Руки автомата слабо позвякивали, свежий слой цемента приглушал их удары.
Он не знал, где находится, он ничего не помнил. Достаточно было рукой шевельнуть, чтобы выяснить, но он злился на бессилие своей памяти и подхлестывал ее, добиваясь сведений. Он сам себя обманывал: лежал-то вроде неподвижно, а все же пытался по фактуре постели отгадать, где находится. Во всяком случае, это не была корабельная койка. И вдруг – будто вспышка все озарила: посадка; пламя в пустыне; диск луны, словно бы поддельной, слишком большой; кратеры – в пылевых заносах; грязно-рыжие струи песчаной бури; квадрат космодрома, башни.
– Значит ли это, что мы должны оставить его здесь и улететь? – спросил Пиркс.
– Да. Примерно в двадцать часов по бортовому времени мы подошли практически к внешней границе кольца.
– Никто из них, насколько мне известно, не видел нападавшего. Просто в определенный момент времени они почувствовали очень уж сильный тепловой удар, и вездеход загорелся. Они выпрыгнули, прежде чем взорвались баллоны со сжатым газом, их спасло отсутствие атмосферы, потому что взорвалась только часть горючего, которая могла соединиться с кислородом внутри вездехода. Один из этих людей погиб – при не установленных пока обстоятельствах, – а другому удалось вернуться на территорию Строительства. Он пробежал в скафандре около ста сорока километров и израсходовал весь свой запас воздуха; наступила аноксия – кислородное голодание; к счастью, его подобрали, и сейчас он в госпитале. О том, что с ним произошло, мы узнали из его рассказа, и эти сведения нуждаются поэтому в дальнейшей проверке.
– Что же еще условно? Этические нормы? Любовь? Дружба?