— Бог мне свидетель, бог свидетель, я не дам янки меня сломить. Я пройду через все, а когда это кончится, я никогда, никогда больше не буду голодать. Ни я, ни мои близкие. Бог мне свидетель, я скорее украду или убью, но не буду голодать.
— Я снова иду на войну, мисс Скарлетт. Только теперь не с мистером Эшли, а со старым господином, с мистером Джоном.
Услышав эти, такие непривычно ласковые слова, Уэйд поднял голову, и Скарлетт ужаснулась, увидев его глаза — глаза кролика, попавшего в силок.
— Стыдно? Разумеется, вы должны сгорать со стыда! Бросить нас здесь одних, беспомощных…
Когда солдаты стали появляться на плантации почти ежедневно, запротестовала сама Мамушка: она не желала пускать солдат в спальни. Ее преследовал страх, что какая-нибудь шустрая вошь ускользнет от ее зоркого глаза. Во избежание пререканий Скарлетт превратила в спальню гостиную, устланную мягким ковром. Мамушка снова подняла крик, протестуя против кощунственного обращения с ковром покойной мисс Эллин, но на сей раз Скарлетт была тверда. Где-то же солдатам надо спать! И через несколько месяцев после заключения мира на мягком ворсе ковра стали появляться потертости, а вскоре грубая основа и уток проглянули в тех местах, где прогулялись неосторожный солдатский каблук или шпора.