— Одну оладушку, пока не простыли, — непреклонно произнесла Мамушка.
Это дело его рук — этого крепколобого, задиристого коротышки Джералда!
«Любимая, — шептала она, — я возвращаюсь домой, к тебе».
А утром, не дождавшись помощи ни от старого доктора Фонтейна, ни от молодого, вызванных куда-то еще, и проведя у постели роженицы или у смертного одра всю ночь. Эллин О’Хара спускалась, как обычно, в столовую к завтраку. И если под глазами у нее залегли глубокие тени, то голос звучал бодро, как всегда, и ничто не выдавало пережитого напряжения. За величавой женственностью Эллин скрывались стальная выдержка и воля, державшие в почтительном трепете весь дом — и не только слуг и дочерей, но и самого Джералда, хотя он даже под страхом смерти никогда бы в этом не признался.
Пошарив позади себя рукой, она вытолкнула вперед дочь — маленькое коричневое создание с тоненькими птичьими ножками и бесчисленным множеством торчащих в разные стороны косичек, аккуратно перевязанных веревочками. У девочки был умный наблюдательный взгляд, зорко подмечавший все вокруг, в тщательно усвоенное глуповатое выражение лица.
— Еще чего! — вскричала Скарлетт, пораженная тем, как Мелани походя распоряжается ее поместьем. У Скарлетт не было ни малейшего намерения кормить еще один рот. Она уже готова! была заявить об этом, но что-то в удрученном лице Мелани заставило ее сдержаться. — Она же не согласится, Мелани, — подошла она к делу с другой стороны. — Ты сама понимаешь. Она слишком горда, для нее это будет то же, что принять милостыню.