— Но это же правда, — сказала Мелли и беззвучно заплакала. — И я нисколько не стыжусь того, что он так думает. Он считает, что эта война нам не нужна, но он будет сражаться и, быть может, погибнет, а для этого нужно куда больше мужества, чем сражаться за дело, в которое веришь.
Он говорил вкрадчиво и все с тем же показным смирением. Кэйри Эшберн был в большом затруднении, так как он — по всему было видно — тоже крепко недолюбливал капитана Батлера и охотно принял бы сторону доктора, но лгать Кэйри не умел. Потому он и попросился на фронт, невзирая на свою искалеченную руку, что понимал то, чего не понимало гражданское население города, — серьезность положения. И таких, как он, было немало — немало одноногих калек, ковылявших на деревяшках, одноруких, или с оторванными пальцами, или слепых на один глаз, которые, безропотно оставив работу в интендантских службах, в госпитале, в железнодорожном депо или на почте, возвращались в свои прежние войсковые части. Они знали, что старине Джо нужен сейчас каждый солдат.
— Тысяча чертей! — вне себя воскликнула Скарлетт, вскакивая с постели. — Неужели мало нам несчастий, чтобы ты еще толковала о смерти!
— Там ничего, окромя хлопка. Мы его подожгли. Скарлетт мгновенно припомнились долгие дни на хлопковом поле под палящим солнцем, невыносимая боль в пояснице, натертые плечи… Все понапрасну. Хлопка больше не было.
Вот эта ее неназойливая мужественность особенно раздражала Скарлетт — больше, чем надоедливые хныканья всех остальных. На них можно было прикрикнуть — что она и делала, — но самоотверженность Мелани ее обезоруживала и потому злила. И Джералд, и негры, и Уэйд тянулись к Мелани, поскольку она, даже больная и слабая, всегда была добра и отзывчива, у Скарлетт же в эти дни не находилось ни того ни другого.