— Иди, Алексеич, на рацию. Сообщи, что застрял. Мутит меня что-то, — сказал Баклаков и пошел на медпункт. Пацан отпустил рукав и бежал впереди, поминутно оглядываясь. Он был очень смешон — в пальтишке, торбасах и большой росомашьей шапке.
Последние посадки прошли благополучно. Солнце уже садилось к горизонту, когда они легли на длинный курс к мысу Баннерса.
Когда вернулась группа Салахова, Монголов пришел к ним в палатку.
— Вот что, товарищ Кадорин, — сказал он. — Выпивки у начальства нет. Но предвидится. И еще предвидится, что Гиголов, то есть я, и Кадорин, это ты, Седой, заработают в этом месяце и в последующие по пять-шесть, при усердии семь. Такой выделен фронт работ.
— Е-э-сть кито живьой? — раздался голос. Баклаков хотел ответить, но только просипел и искренне этому удивился.
— У меня также, — с какой-то даже легкостью ответил Монголов.