— О чем же, если не секрет, Владимир Михаилович? — весело спросил Сидорчук.
Гурин разогнул спину от микроскопа, вынул из брючного кармана ключ, открыл сейф и достал бутылку неизменного «Наполеона». На горлышко бутылки были надеты два фарфоровых стаканчика для отжига проб.
Монголов долго сидел у стола. Снаружи невнятно бормотал что-то Бог Огня. Трещал костер.
— Зря вы насчет героики. Это не героика, а несправедливость. Работа наша легче работы любого колхозника. Денег мы получаем в несколько раз больше. Я за месяц получаю столько, сколько мать получала за полгода. Справедливо? Еще вдобавок про нас песни поют, книжки пишут, по радио говорят. А насчет родины, так вы поставьте меня какой-нибудь латиноамериканской страной заведовать — я все равно вятским останусь. От этого не уйти.
— Неправильно самолет посадили. Во-он там снег ровный, совсем тихо, — сказал Кьяе.
Лампочки потускнели, стекла уже дребезжали непрерывно, и за стеной слышались все учащающиеся вздохи гигантских легких, по временам где-то било металлом о металл.